Обитатели Тьмы

Природа распределила все свои создания между двумя царствами: дневным и ночным. Несметное множество живых существ предпочитает ночные часы дневным либо потому, что ночью им легче найти себе пищу, либо потому, что бархатистый покров тьмы обеспечивает им большую безопасность и большее спокойствие. Они хорошо видят в темноте, о чем свидетельствует их высоко развитый зрительный аппарат.

ОБИТАТЕЛИ   ТЬМЫ

осветил его фонарем Он закрыл глаза, словно досадуя на беспокойство,— очевидно, так оно и было на самом деле,— но с места не тронулся.

Это был великолепный образчик ночной птицы, с большими, зоркими глазками, ярко блестевшими в тем­ноте— первый признак ночного образа жизни Благо­даря тускло-коричневому, не броскому оперению козо­доя почти невозможно заметить на открытых лугови­нах и усеянных гравием пустошах, где он залегает на день

Обманчивое впечатление производит его как будто бы маленький клюв; я знал, что он обладает огромной растяжимостью и исполняет роль отличнейшей сетки или сачка. Козодой питается насекомыми, и сильные, загну­тые назад крылья дают ему возможность стремительно настигать и хватать на лету свою добычу.

Я легонько оттолкнул птицу в сторону и, как и сле­довало ожидать, увидел яйцо, лежавшее на голом камне без всякой подстилки или какого-либо подобия гнезда Козодой поднялся в воздух, но тут же сел и снова при­крыл собою драгоценное яичко. Утром я вернулся туда со своим простеньким кодаком и сделал несколько снимков, милое создание оказалось на редкость покла­дистым, позволяло подносить фотоаппарат к самому носу и даже слегка поворачивать себя так, чтобы можно было добиться наилучшего освещения. За все годы моих съе­мок с натуры у меня не было более спокойного объекта для фотографирования.

Вскоре ветер стал усиливаться. Я вернулся к скале возле хижины, где было потише, и расположился на еще теплом от дневного зноя камне, снова намереваясь слу­шать Мало-помалу по всему моему телу разлилась при­ятная теплота, и незаметно для себя я задремал. Про­шло, вероятно, около часа, когда я проснулся от каких-то новых, неведомых мне звуков. До моего слуха доносилось странное попискивание и пощелкивание, хлопанье крыльев и шорох ветвей Я перевернулся на спину и прислушался. Звуки слышались очень отчетли­во и, казалось, доносились с тамариндового дерева², смутно маячившего у самой береговой полосы. Я напра­вился туда. Внезапно раздался шум множества крыльев, пронзительный писк, и с ветвей тамаринда взмыла стая летучих мышей, обдав меня воздушной волной Неко­торое время их темные силуэты кружились на фоне звездного неба, затем они одна за другой исчезли во мраке

Утром я снова наведался к тамаринду. Его плоды уже поспели: он был сплошь увешан светло-коричневы­ми стручками, напоминающими толстые, короткие струч­ки лимской фасоли Я сорвал и попробовал один: он был сладкий на вкус, несколько вязкий и содержал два круглых зернышка размером с вишневую косточку. Мно­жество стручков было сглодано, на некоторых виднелись отпечатки крошечных острых зубов. Тамаринд достав­лял пропитание летучим мышам.

Воздух наполнялся терпким, густым ароматом ли­стьев, в кронах деревьев мягко шелестел пассат, овевая прохладой мою грудь. Все мое тело пронизывало ощуще­ние довольства. Я наслаждался одиночеством в компании ветра и солнца. Кончив петь, я стал насвистывать: «Сказки Венского леса», юморески, отрывки из «Пера Гюнта» оглашали болотистые низины. Затем последо­вали минорные мелодии из «Мадам Баттерфляй» Пуч-чини, «Олд мэн ривер», «Орфей», «Летучая мышь». Я и не подозревал, что мой репертуар так разнообразен Наконец — и это было верхом блаженства — я принялся насвистывать «Послеполуденный отдых фавна» Дебюс­си и был всецело поглощен воспроизведением сладост­ных звуков этой музыкальной пьесы, как вдруг меня бесцеремонно сбили с ног, и я во весь рост растянулся на земле

Ничего не понимая, я поднялся и увидел Гризельду — он во все лопатки жарил по направлению к колючим за­рослям. Достигнув опушки, он повернулся, взревел, слов­