Обитатели Тьмы

Природа распределила все свои создания между двумя царствами: дневным и ночным. Несметное множество живых существ предпочитает ночные часы дневным либо потому, что ночью им легче найти себе пищу, либо потому, что бархатистый покров тьмы обеспечивает им большую безопасность и большее спокойствие. Они хорошо видят в темноте, о чем свидетельствует их высоко развитый зрительный аппарат.

ЧУДО  ПРИЛИВОВ

легенде приливы возникают потому, что дышит змей Йормунгандер, чудовище, опоясывающее земной шар и держащее хвост во рту, так как для хвоста не хватило места:

Он бьет хвостом, и  воды моря

Горою движутся  на   сушу.

Прилив разбил мой парусник у берегов Инагуа в тот момент, когда я думал, что все опасности оста­лись позади; и приливу же я обязан одним из самых интересных дней, проведенных мною на острове. Непо­далеку от Метьютаува, с южной стороны и в направ­лении к Наветренному проходу, береговая линия де­лает последний поворот, прежде чем слиться с длинной намывной косой, что тянется к пустынным, застывшим дюнам наветренной стороны острова. У крайней точки поворота береговые скалы исчезают и появляются не­скончаемые дуги барьерного рифа, тянущегося до са­мого горизонта. Здесь дважды в сутки можно наблю­дать прилив максимальной силы; дело в том, что в этом месте сталкиваются, образуя течения и контртече­ния, огромные массы воды из бесконечных просторов Атлантического океана и бурлящих недр Карибского моря. Даже когда все побережье безмятежно спокой­но, поверхность воды здесь покрыта пеной и перекры­вающими друг друга волнами. Здесь встречаются во­сток и запад, и течения сносят сюда обломки кораб­лекрушений, чтобы похоронить их в синей бездне или вы­бросить на высокий белый берег, уже заваленный остатками сотен морских трагедий.

Это место показалось мне соблазнительным для подводной экскурсии, и я притащил тяжелый шлем со шлангом и спасательной веревкой на небольшой уступ у самой воды. Вместо того чтобы нырять с лодки, я ре­шил опуститься в глубину с берега, испытать все ощу­щения перехода с суши на дно океана и попутно об­следовать подводную  часть  береговых скал.

Я выбрал место, где скалы расступались, и в берег вдавался длинный язык воды —спуск здесь можно было осуществить, не принимая на себя всю тяжесть уда-прибоя. К тому же склоны подводного откоса были -стланы водорослями и более или менее свободны от вездесущих морских ежей.

С невероятным трудом я надел и укрепил на плечах восьмидесятифунтовый шлем, едва держась на ногах
под этой тяжестью. Мальчик, которого я нанял себе в качестве помощника, стал к воздушному насосу, и я,
шатаясь как пьяный, нащупывая ногой путь, начал спу­скаться по ковру водорослей. Пена вскипала вокруг
моих лодыжек, потом поднялась выше колен. Еще се­кунда            ^{и я} погрузился по плечи, невыносимая тя­
жесть исчезла, ноги снова стали слушаться меня. Войдя в воду до уровня глаз, я на минуту задержался на
месте. Мне захотелось, насладиться необычным зрели­щем мира, разделенного пополам. Особенно большое
впечатление производила категоричность этого деле­ния: наверху воздух и солнечный свет, знакомые кар­
тины цветы, облака; внизу—странный синий космос нагроможденных камней, где снуют смутные тени и
пляшут пузырьки воздуха.

Для многих живых существ поверхность воды — та­кой же непроницаемый барьер, как и металл, а ведь это пропускающая свет, хотя и непрозрачная, какой она кажется снизу, пленка. С верхней стороны она бы­ла покрыта слоем желтой пыльцы, принесенной с при­брежных кустов, и крылатыми семенами. Помимо того, я обнаружил на поверхности мертвых жуков, обрывки крыльев бабочек и надкрылья насекомых. Для обита­телей суши поверхность океана — смерть и гибель. Од­нако чуть ниже картина, совершенно меняется.